— Так любишь? — Макара поразила откровенность и сила чувств Хочь-Убея.

— Я же сказал, что не смог бы жить без нее, — произнес он.

Как же быстро меняется метаморф! Только что он был неудачником, готовым расплакаться, а теперь рядом с Макаром шел мужчина, который выглядел, как самый романтичный принц из диснеевских сказок. Стройная фигура, гордо поднятая голова, мягкий голос, затуманенный взор.

— Она замечательная, — тихо проговорил Хочь. — Она такая разная, что каждый раз удивляет меня.

— Тоже метаморф?

— Нет. Я смотрю на нее и не могу понять, почему она выбрала меня?

— Наверное, ей нужен мужчина, который и сам все время разный.

Хочь растеряно посмотрел на свои руки, ставшие аристократическими и холеными, тряхнул золотистыми волосами до плеч.

— Проклятье! — Безусое лицо пошло красными пятнами. Хочь прибавил ходу, и теперь Макар видел человека, который всю жизнь служил в армии. Ровная спина, чеканный шаг.

— Я не хотел бы, чтобы ты распространялся о моей минутной слабости, — кинул он через плечо, поправив неизвестно откуда взявшийся берет. Макар не успел разглядеть, была ли на нем эмблема ВДВ. — Тебе сюда. — И растворился в дымке цветущего сада.

Макар расправил ермолку. Как такая маленькая шапочка удержится на голове? Но она не только удержалась, кипа будто бы находилась там с рождения.

Макар ошарашенно оглядел себя. Он ожидал, что станет невидимым, но ничего не изменилось. Вот руки, вот ноги.

— Не работает, что ли? Или неправильно надел?

Но в ближайшей луже он не отразился, а потому сразу успокоился. В теле появилась необычайная легкость, душа запела от свободы. Куда хочу — туда иду, что хочу — то делаю. Но тут же заговорила совесть. Никогда Макар не подслушивал и не подглядывал. Ну, разве что в детском саду, когда ему было интересно узнать, как выглядят девочки без трусиков. Знать, как выглядит Мурила, даже в нижнем белье, ему совсем не хотелось. Поэтому через сад он пробирался с осторожностью, вглядываясь в виднеющуюся за деревьями беседку.

Но как же странно устроена Застава! Макар вышел к ажурному строению совсем не с той стороны, с какой ожидал — луг, на котором утром пасся единорог, оказался впереди, а за спиной раскинулись красные, желтые и сиреневые поля: цветы подсолнуха, мака и лаванды колыхались волнами под дуновением горячего ветра, разносящего опьяняющие ароматы. У Макара забрало дух от открывшейся красоты, и он не сразу вспомнил, зачем ему дали шапку-невидимку.

Видимо девушки уже налюбовались природными красками и теперь нашли себе более интересное занятие — они с увлечением слушали Мурилу, которая так и не сняла своего одеяния, хотя стояла летняя жара. Макар осторожно, боясь шуметь, прошел в беседку, но подруги даже бровью не повели на его появление. Он сел на скамью напротив них и прислушался к рассказу Мурилы, позволив себе рассмотреть каждую из девушек.

Мурила сидела в центре, и ее пальцы комкали ткань черного одеяния. Петра опустила голову, завесив глаза волосами, но ее напряженная поза выдавала, как ей больно слышать признания подруги. На лице Нади, сидящей слева от Мурилы, читалось искреннее сочувствие.

На этой девушке Макар не мог не задержать взгляд. Сейчас, когда Надежда пребывала в уверенности, что возлюбленный заберет ее, она светилась необыкновенным внутренним светом. И этот свет был настолько привлекателен, что Макар почувствовал себя мотыльком. Вот почему безмозглые букашки летят на огонь! Он сильнее их, он ослепляет и не дает видеть ничего вокруг. Он — магнит.

Длинные ресницы, мягкий овал лица, слега приоткрытые губы.

Макар пожалел, что посмотрел на губы девушки. Не пухлые и не тонкие, но к ним хотелось прикоснуться, чтобы почувствовать их мягкость. А эти слегка рыжеватые волосы, что разлетаются под ветром? А рука, что ловит пряди и заправляет за ухо?

Черт.

Усилием воли Макар перевел взгляд на Мурилу. Ее глаза влажно поблескивали в прорези одеяния, видимо ей приходилось заново переживать то, о чем она рассказывала тихим, но таким прекрасным голосом.

— Мы долго готовилась ко дню, когда на Кимбу опустится туман. Родители купили мне красивое платье и положили в сумочку туфли, которые я смогла бы надеть, как только мои ноги станут нормальными. Как впрочем, и тело… Я почти всю сознательную жизнь проходила в башмаках, больше напоминающих лапти Пскопских, поэтому мне захотелось вернуться домой в туфлях на каблучке и длинном воздушном платье, через тонкую ткань которого просвечивала бы моя совершенная фигура. Я представляла, как соседи выйдут на улицу и скажут: «Посмотрите, какая красивая стала наша Мурила!», а родители заплачут от счастья.

При упоминании родителей Мурила всхлипнула, но быстро взяла себя в руки.

— Каждый из рожденных уродливым, а нас в Кимбу называют эна, — уточнила Мурила, — мечтает, чтобы туман оценил его правильно. Войдя в белое молоко тумана, эна должен раскрыть ему душу, показать, что в ней нет озлобленности против остального мира, которому посчастливилось быть прекрасным. Появление в семье ребенка-эна — это испытание, посланное родителям, и они должны приложить максимум усилий, чтобы через свое дитя привнести в мир добро, любовь, искренность. Мудрый туман оценит красоту души эна и обязательно наградит прекрасным телом. Я видела, как девушки и парни в праздничном одеянии выходили из тумана. Они были счастливы. Но были и такие, что терялись в тумане, и их родители больше никогда не увидели своих чад. Говорили, что эна, не сумевшие доказать свою чистоту и искренность, оставались чудовищами на всю жизнь. Я шла в туман, веря, что мои родители — самые лучшие и добрые на свете, воспитали меня правильно. Я их бесконечно любила и даже представить не могла, что туман не вознаградит нас за перенесенные испытания.

Мурила замолчала. Макар понял, что она просто не может говорить.

— Я не могу поверить, что туман не посчитал твою душу красивой, — Петра подняла глаза. Она плакала. Тяжелая слеза скользнула по щеке, оставив влажную дорожку. Петра быстро стерла ее кончиками пальцев. — Я еще никогда не встречала более доброго, более честного, более миролюбивого человека, чем ты.

— А туман так и не узнал, какая я. Я запнулась о подол своего красивого платья и упала в десятке шагов от дома. Жители Кимбу не выходят на улицу во время тумана — нельзя мешать эна. Поэтому никто не заметил, что я лежу без сознания, сильно ударившись головой. Когда я пришла в себя, то с трудом поднялась — все вокруг кружилось. Кровь из раны намочила джаб, а платье под ним прилипло к телу. Я не знала, как много крови потеряла, пока не разделась. Но это было позже. Гораздо позже.

Поднявшийся ветер уносил туман клочьями. Собрав последние силы, я побежала за ним, надеясь, что хоть где-то он задержался, но все было напрасно. Мне казалось, что я бегу, а на самом деле меня мотало из стороны в сторону, я падала и опять поднималась. Люди, вышедшие на улицу, качали головами. На лице некоторых появилось брезгливое выражение — вот та эна, которая не смогла доказать туману, что душа ее прекрасна. И я бежала уже не за туманом, а от этих осуждающих взглядов. Бедные мои родители… Я даже представить не могу, что произошло, когда они нашли мою сумку с туфлями.

И опять Мурила замолчала.

Надя незаметно выдохнула. Она сдерживала дыхание во время эмоционального рассказа Мурилы. Никто из девушек так не решился произнести слова утешения, лишь теснее сомкнули плечи. Но Мурила вдруг распрямилась и громко, словно находилась перед незримыми судьями, произнесла:

— И вот тогда я поклялась, что обязательно еще раз окунусь в белый туман. Он должен узнать, какая я. Пусть мои родители уже никогда не увидят меня, но туман донесет до них, что я стала счастливой.

— Как несправедлив ваш мир, — Надежда положила ладонь на птичью руку Мурилы.

— Нет, отчего же? — Взгляд Мурилы потеплел. — Эна даются как испытание. Старшие должны стать примером, и тогда однажды, когда на Кимбу спустится туман, родители и их дети будут вознаграждены.